Нелёгкая судьба молдавского писателя в Монреале
Сначала преамбула. Когда въехал в новую собственную квартиру в 2014 году, я купил в патриотическом канацком магазине Хадсон Бей (на патриотизм мне накакать как на российский, так и на канацкий, просто скидка была хорошая) стиральную и сушильную машину. Когда мне позвонили, что скоро привезут, то начали говорить по-французски (довольно прилично), а потом на чистом русском спросили, говорю ли на нём я. Ну, фамилия-то у них была... Перешли на русский.
Короче, притаранили и устанавливали машины двое русскоговорящих и я их спросил, откуда они. Оказалось - молдаване.
Потом я ещё раз столкнулся с тем, что именно молдаване привозили мебель, диван из Икеи, но уже, конечно, другие.
Потом слышал, что у молдаван чуть ли не монополизирован бизнес доставки в Монреале. Впрочем, обобщений делать не могу, подробно не изучал.
Поэтому я ничуть не удивился, когда вчера случайно попал вот на этого молодого (1979 г.р.) крепкого весельчака. Который, забегая вперёд, как оказалось, работает, или, по крайней мере работал грузчиком в нашем мегаполисе.
Как я узнал про эту деталь биографии этого до вчерашнего дня совершенно незнакомого мне чувака? Да из написанного им самим!
Тут я останавливаюсь, скидываю с плеча страп – длинный черный ремень, на котором мы носим вещи, – и хохочу. Дима, хоть и дуется для виду, рад передышке. Культуристом он только называется. Весит килограммов шестьдесят… не больше упитанного барана! Он, наверное, единственный грузчик Монреаля, который в свободное время ходит в зал, с гордостью говорит мне Дима перед тем, как мы заходим в эту социальную квартиру.
Социальная, это от социум, c’est-à-dire [то есть] от «общество». Речь идет о социальной программе помощи уязвимым слоям населения. За невинной формулировкой скрывается, по версии Димы, обитель зла.
[Дальше - неприлично 18+]Проклятые латиносы, сраные иранцы, ушлепищные венесуэльцы, конченые колумбийцы, обтруханные китаезы. А уж про ниггеров он, Дима, вообще молчит. Пусть только я не думаю, что он расист какой. Нет, ничего подобного… Теперь надо взять страп на плечо и рывком подняться с пола. На колени лучше не вставать, нужно присаживаться, как тяжелоатлет со штангой. Глубокий присед. Такой глубокий, чтобы срака в пол уперлась. Есть? Поехали! Так о чем он, кряхтит Дима. А, ниггеры, интернационал. Он, короче, ничего против людей по цвету кожи, или там запаху, не имеет. Хотя от черножопых воняет, и это медицинский факт. Но Дима – все равно не против! Нет уж, мистер. Он вырос в Советском Союзе, его воспитали на дружбе народов. Сам он жид. Да-да, не нужно стесняться. Он себя так и называет. Отец его был настоящий жид, с обрезанным поцем. Когда Дима разыскал папочку где-то в Магадане и тот с удивлением познакомился с одним из выкормышей своего многочисленного потомства от двенадцати жен, разбросанного по всему Союзу, то решил прибегнуть к последнему средству, чтобы отпугнуть сынка с его любовью. Le dernier argument de roi [последний довод короля]. Снял штаны и показал Диме член. Тот оказался обрезан. А что он, ну то есть Дима, а не член? А ничего. Он заплакал и обнял родного отца, который сбежал от мамашки лет пятьдесят назад и которого Дима разыскал наконец. Так они и стояли, обнявшись. Дима, в тулупе и шапке-ушанке, и его пьяненький папаша – со спущенными ватными штанами и обрезанным поцем, который на морозе весь посинел.
Встречайте, это - Владимир Владимирович Лорченков, на фото 2014 года, когда "Новая газета" писала о нём в стиле: "Русский писатель, живущий на окраине бывшей империи и издающийся в США", а сам он разглагольствовал о том, что его читают на Западе и сравнивает себя с Уэльбеком:
— Я бы не говорил о каком-то особом успехе. Скажем так: меня там читают. Дело в том, что мой мир — это и их мир. Мне куда ближе Фитцджеральд и Хемингуэй, чем любой советский писатель. Хотя, казалось бы, язык-то один… Соответственно, и для читателя из США, Франции или Германии мой текст — абсолютно свой.
( Collapse )
Короче, притаранили и устанавливали машины двое русскоговорящих и я их спросил, откуда они. Оказалось - молдаване.
Потом я ещё раз столкнулся с тем, что именно молдаване привозили мебель, диван из Икеи, но уже, конечно, другие.
Потом слышал, что у молдаван чуть ли не монополизирован бизнес доставки в Монреале. Впрочем, обобщений делать не могу, подробно не изучал.
Поэтому я ничуть не удивился, когда вчера случайно попал вот на этого молодого (1979 г.р.) крепкого весельчака. Который, забегая вперёд, как оказалось, работает, или, по крайней мере работал грузчиком в нашем мегаполисе.
Как я узнал про эту деталь биографии этого до вчерашнего дня совершенно незнакомого мне чувака? Да из написанного им самим!
Тут я останавливаюсь, скидываю с плеча страп – длинный черный ремень, на котором мы носим вещи, – и хохочу. Дима, хоть и дуется для виду, рад передышке. Культуристом он только называется. Весит килограммов шестьдесят… не больше упитанного барана! Он, наверное, единственный грузчик Монреаля, который в свободное время ходит в зал, с гордостью говорит мне Дима перед тем, как мы заходим в эту социальную квартиру.
Социальная, это от социум, c’est-à-dire [то есть] от «общество». Речь идет о социальной программе помощи уязвимым слоям населения. За невинной формулировкой скрывается, по версии Димы, обитель зла.
[Дальше - неприлично 18+]Проклятые латиносы, сраные иранцы, ушлепищные венесуэльцы, конченые колумбийцы, обтруханные китаезы. А уж про ниггеров он, Дима, вообще молчит. Пусть только я не думаю, что он расист какой. Нет, ничего подобного… Теперь надо взять страп на плечо и рывком подняться с пола. На колени лучше не вставать, нужно присаживаться, как тяжелоатлет со штангой. Глубокий присед. Такой глубокий, чтобы срака в пол уперлась. Есть? Поехали! Так о чем он, кряхтит Дима. А, ниггеры, интернационал. Он, короче, ничего против людей по цвету кожи, или там запаху, не имеет. Хотя от черножопых воняет, и это медицинский факт. Но Дима – все равно не против! Нет уж, мистер. Он вырос в Советском Союзе, его воспитали на дружбе народов. Сам он жид. Да-да, не нужно стесняться. Он себя так и называет. Отец его был настоящий жид, с обрезанным поцем. Когда Дима разыскал папочку где-то в Магадане и тот с удивлением познакомился с одним из выкормышей своего многочисленного потомства от двенадцати жен, разбросанного по всему Союзу, то решил прибегнуть к последнему средству, чтобы отпугнуть сынка с его любовью. Le dernier argument de roi [последний довод короля]. Снял штаны и показал Диме член. Тот оказался обрезан. А что он, ну то есть Дима, а не член? А ничего. Он заплакал и обнял родного отца, который сбежал от мамашки лет пятьдесят назад и которого Дима разыскал наконец. Так они и стояли, обнявшись. Дима, в тулупе и шапке-ушанке, и его пьяненький папаша – со спущенными ватными штанами и обрезанным поцем, который на морозе весь посинел.
Встречайте, это - Владимир Владимирович Лорченков, на фото 2014 года, когда "Новая газета" писала о нём в стиле: "Русский писатель, живущий на окраине бывшей империи и издающийся в США", а сам он разглагольствовал о том, что его читают на Западе и сравнивает себя с Уэльбеком:
— Я бы не говорил о каком-то особом успехе. Скажем так: меня там читают. Дело в том, что мой мир — это и их мир. Мне куда ближе Фитцджеральд и Хемингуэй, чем любой советский писатель. Хотя, казалось бы, язык-то один… Соответственно, и для читателя из США, Франции или Германии мой текст — абсолютно свой.
( Collapse )
