А между тем их у меня было и есть. Другое дело, что ничего примечательного на этих сеансах не происходит.
Как говорят англичане и американцы, неча "писать домой эбаут".
Но тем не менее, интересное можно найти даже в самой захудалой повседневности.
Вот уже три раза я ходил работать с одной мамой с Украины и её дочкой по поводу ортофонии.
Так по-французски называется «логопедия». Слово, впрочем, знакомое всем врачам-ортофонистам.
Просто оно идёт из греческого, а логопедия – из латыни.
На этих сеансах я скорее отдыхаю, чем работаю, на первом, правда потрудился немного над чтением и спонтанным переводом фраз на русский с французского, потому что девочка двуязычна и дефекты есть у неё как в русском, так и во французском. Которые успешно устраняются, благодаря энтузиазму врача.
Кстати, логопед не раз и не два говорила о том, что ни в коем случае нельзя отказываться от родного, в данном случае русского, языка в такой ситуации, когда ребёнок вступил в пору активного усвоения иностранного в среде обитания. Это – настоящее сокровище, родной язык, никогда не нужно им жертвовать. Придёт момент, когда ребёнок поблагодарит маму с папой за то, что в семье говорили по-русски.
Усилий особых это не требует, затрат совсем нет.
И тут я всецело с ней, но это – отдельная тема.
А почему отдыхаю? Потому что мама, приехавшая пару лет назад, практически овладела французским в пределах её потребностей и поля функционирования (она учится на бухгалтера) и изъясняется совершенно свободно. Путая род существительных и плохо спрягая, говорит с сильным акцентом, но кого это волнует?
Точно не меня. Врач её понимает на 100%, редко-редко она совсем не знает какого-нибудь слова, типа «капризничать» или «божья коровка», тогда я прихожу на помощь. Работа-то ведётся не с мамой, а с дочкой. Кстати, о возрасте. На одном сеансе я запомнил, что ей четыре годика, а встретились через неделю-полторы, она и говорит: “J’ai cinq ans!” (Мне - пять лет!) Я, такой, как так, тебе же четыре? Нет, говорит, у меня день рождения был! Как раз на прошлой неделе. Мама купила новый рюкзачок и много чего ещё.
Но на лаврах я не почиваю, стараюсь работу всё же делать добросовестно. Ухо держу востро. В какой-то момент вижу, что ортофонист увлеклась и затараторила как из пушки, выдав фраз пять. Мама по инерции хотя и кивала и соглашалась, но по контексту было видно, что что-то её смущает. Врач и говорит: «Je vois que vous êtes un peu réticente à cela» (Я вижу, что вы чуть этому противитесь). Она опять кивает, но я вижу и, главное, из опыта знаю, что никак она не может знать слова, выделенного жирным шрифтом.
Спрашиваю её: «Вы поняли значение слова réticente?». Она честно отвечает, что нет, и я объясняю, что это означает, что она не принимает полностью какой-то момент, не склонна к его принятию, не заинтересована. Так проблема решается, снимается и устраняется.
Я уже писал, что люблю свою работу за то, что учусь каждый день. В устном переводе ты никогда не уложишь в башку все французские слова. И даже русские бывают незнакомы или забываются с течением времени и старением серого вещества.
В какой-то момент мама говорит, что дочке «подрезали уздечку». Из контекста понятно, что уздечка имеется в виду не та, что у лошади, а та, что у ребёнка во рту. Переводчик не обязан и физически не может всё знать, поэтому я перевожу про операцию, которую ей сделали, подрезав что-то в ротовой полости (мама показывает жестом, открыв рот) под языком.
Но переводчик просто обязан запомнить слово-преткновение и потом посмотреть в словаре. Я, как правило, это делаю уже по пути домой, идя к метро, или сев в свою машину, не то, чтобы не забыть, потому что я никогда не забуду, что именно мне надо улучшить в работе, а просто хочется поскорей это сделать. И тут не всё так просто.
Если уздечку эту забить в словарь, скажем Яндекса, то мы получим bride de langue.
То есть он тупо переведёт дословно тем словом, которое и означает уздечку для лошади.
Я недоволен. Чувствую, что не катит. То, да не совсем. Калькой шмонит.
Правильный термин будет frein de langue (тормоз языка). Когда уздечка у ребёнка под языком очень короткая, то язык не может высунуться за пределы нижней губы, что мешает произношению некоторых звуков. Это явление называется по-научному «анкилоглоссия» (фр - ankyloglossie). Поэтому уздечку подрезают, и называется такая операция «френэктомия» или «френотомия», а можно и «френулэктомия» и «френулотомия» назвать, а на языке Мольера frénectomie или frénotomie.
То есть, когда пороешься в сети, то становишься умным, почти как идиот Карл Маркс.
Дальше всё с той же парой был момент, когда мама, спрошенная врачом, нет ли у папы «фефектов фикции», ответила, что нет, кроме того, что он картавит. Тут получается вообще полная фигня, потому что по-французски «картавость» это «грассирование».
Грассируют, кстати, и немцы, но иначе, чем галлы и сенегалы. По-французски я знал, что тут применим глагол grasseyer и все остались довольны, потому что то, что в русском является недостатком и роднит с Ульяновым (Наденька, там у меня в кабинете была пхипхятана четвехтинка за томиком Махкса), во французском – самое то.
Я всегда любил ходить на логопедические переводы и даже жаль, что примерно с апреля этого года отпали заказы на это дело из школ. Остались только те, что поступают из поликлиник CLSC (Сentre local de services communautaires – местный центр общественных услуг).
И да, я уже встречал переведённое на русский прилагательное communautaire как «общинный», потому что так говорит словарь. А на самом деле такой перевод абсурден, потому что никаких «общин» в Монреале нет, а если где-то и есть, то никак не в поликлиниках.
И я видел очень разных специалистов-логопедов. Были и такие, что относились к своим обязанностям спустя рукава, но узнать это можно только тогда, когда попадёшь на энтузиаста, любящего своё дело, как та молодая врач, с которой я работал три раза и на следующей неделе пойду ещё. Она что только не делала, чтобы для ребёнка была и польза и не было бы напряжения и принуждения. Она и прыгала, и лаяла и мяукала и по полу ползала с ней. В результате ребёнок, повторив 15 раз артикль женского рода «ля», вместо которого неправильно до этого говорил «ня», произносит теперь чётко – ля жираф (он женского рода во французском), ляренье (паук – тоже женщина), ля бросс – (щётка) и так далее.
А в конце позапрошлого сеанса девочка достала из своего рюкзачка две конфетки и дала врачу и мне. Я был тронут до слёз. Но скупую мужскую соплю утёр, не подав вида.
Вот за что я люблю свою работу. За такие радости скупые телеграммы.