Заметки о "непереводимости"

Давненько уже, в 2017 году, я написал, когда Латынина ляпнула про «непереводимость», следующее. Но вначале её слова.

Вот, знаете, есть такой сериал «Карточный домик», и там есть такой президент (выведен) Виктор Петров, который такой альфа-самец, он вертит слабых американских президентов. Этот Виктор Петров носит камуфляж, они встречаются где-то в Иорданской долине, куда Петров специально заманил американского президента. Этот Петров чуть ли не взрывает собственных солдат, чтобы заманить американского президента в ловушку. Он такой вот «сак». «Сак» – это замечательное английское слово, непереводимое, оно значит там «громила, хулиган». Вот, мачо. Мачо, но громила. Да?


Я тогда не сразу допёр, а только после того, как прослушал Юлию раза три. На 32 примерно минуте тут, если кто-то захочет проверить. С её колхозным произношением она так выговаривает, не падайте, станичники, слово "thug"! Произносится оно правильно скорее как "таг", только звук щелевой, фрикативный, язык между передними зубами, и на русский очень даже переводится.

Но Юля не первая и не последняя, кто говорит о «непереводимости». Попробуем разобраться в гносеологических корнях этого ложного утверждения. Потому что внести ясность надо с самого начала – непереводимости не бывает!

Итак, корень такого полагания лежит в ошибочном представлении о том, что перевод должен исчерпывающе, то есть во всех нюансах воспроизводить оригинал. Что, само собой разумеется, является принципиально невозможным по чисто лингвисти­ческим причинам. Скажем, из-за существования языковых лакун в английском нет слов «кипяток» и «сутки», а во французском слова shallow.  А такие тонкости, как неповторимое своеобразие творческой манеры выдающего­ся поэта или писателя в переводе уж точно будут потеряны. Это представление родилось давно. Например, Гумбольдт писал известному немецкому писателю и переводчику Августу Шлегелю: «Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыпол­нимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен раз­биться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет своего подлинника».



Что интересно, такие воззрения, получившие потом название «теория непереводимости», разделялись многими лингвистами, в том числе и теми, которые сами много и успешно  переводили. Но ещё интереснее то, что эта теория абсолютно была до фени профессионалам, которые часто о ней даже и слухом не слыхивали, а в массовом порядке продолжали делать своё дело, то есть даже не отдавали отчёт, что совершают что-то невозможное в принципе. И даже получали за это деньги. В Канаде, где я имею честь и радость сейчас подвизаться на этом поприще, деньги даже очень неплохие. Кстати, моя двоюродная страна, с ничтожным процентом населения по отношению ко всему миру, то есть менее половины процента, если быть точным 0,48 % осуществляет от 6 до 10% (по разным оценкам, но точно не меньше 5%) всех мировых переводов, являясь в этом деле безусловным лидером.


Лингвисты давно продемонстрировали некорректность «теории непереводимости», рассмотрев понятие пере­вода с позиций языкознания и четко определив невозможность полного тождества содержания оригинала и перевода. Почему этого тождества нельзя добиться, сколько не бейся?

Да по той простой причине, что любой текст, а под текстом давайте договоримся понимать и все устные высказывания в каком-нибудь Ютьюбе, ориентируется в своём содержании на определенное языковое сообщество, необязательно обитающее в одном месте, оно может быть рассеяно по миру, как читатели моего блога.

Я вижу, что сегодня его посмотрели пара сотен человек, хотя он был на русском. Так вот, для этой, назовём её диаспоры, важно, что пост был насыщен присущими лишь ей одной «фоновыми» знаниями и культурно-историческими особенностями. Хотя я иногда перевожу свои посты, особенно те, что о моём родном городе на английский и даже французский, эти тексты не могут быть с абсолютной полнотой «воссоз­даны» на другом языке.

Вот возьмём последний пост. По-русски я написал: «… не в коня пришёлся корм». Эквивалента этой идиоме с участием животного, например, в английском нет и приходится писать не фразеологическим фертом: «…turned to be a wasted effort (усилия пропали зря)». А во французском, вуаля, идиома с животным имеется, но конь сменился на свинок. «…de la confiture aux cochons (варенье для свиней).  Поэтому перевод не предполагает  и не должен предполагать созда­ния тождественного текста, и переводчик не должен к этому стремится, а это самое отсутствие тождества ни в коем случае не может служить доказательством невозможности перевода.

Утрата ка­ких-то элементов переводимого текста при переводе не означа­ет, что этот текст «непереводим». Читая перевод, кстати, человек даже и не подозревает об этой утрате (или, наоборот, о добавлении того, чего у писателя не было). Всё это можно обна­ружить лишь когда перевод сопоставляется с оригиналом.

И тут мы подходим к самому важному. Отсутствие такой тождественно­сти совсем не препятствует переводу выполнять ту задачу, которая перед толмачом стоит, то есть выполнять те же коммуника­тивные функции, для чего писался или наговаривался текст оригинала. В очень многих высказываниях содержатся элементы смысла, которые не имеют значения для читателя, заглатывающего текст на своём родном языке. Они идут в одном флаконе, вернее в рекламной хитрости «два по цене одного» в силу семантики языковых еди­ниц.

Поясню. Текст типа «Хороший студент не придет на занятие неподготовленным» несёт в своей семантике не только «сту­дентов», но и «студенток», и мужской род слова «студент» не имеет значения. Что, напротив, значение имеет, так это то, что в английском student может учиться и в школе, а в русском никак. И я тысячу раз встречал слово «студент» в значении «ученик» в писаниях эмигрантов в англоязычные страны, как и слово «офицер» в применении к визовому чиновнику или полицейскому, даже если этот последний всего лишь сержант. Это – азы работы переводчика и за такие ошибки пытающего подвизаться на этом поприще надо гнать под жопу мешалкой, как любила выражаться моя мама.

Но в русском, да и во французском с немецким мы не можем употребить существительное «студент», не вос­производя значение рода, хотя для смысла со­общения это совсем не нужно.

Короче, если в переводе на английский язык признак рода утрачивается, то с точки зрения коммуникации об этой по­тере плакать не нужно. Она даже и желательна.

Ещё короче и что всем надо усвоить и зарубить на носу, как говорила учительница моих начальных классов Александра Павловна Крылова.

Абсолют­ная тождественность содержания оригинала и перевода не только невозможна, но и не нужна
для осуществления тех це­лей, ради которых создается перевод

Аминь.

Практический совет: «При встрече с человеком, который заявит – это непереводимо – смело, в зависимости от ситуации:

а) стучите ему по репе
б) плюйте в рожу

Виртуально, разумеется, я не призываю к физическому насилию.

Да, чуть не забыл, а это важно. Выражение «непереводимая игра слов» легко нивелируется

а) поднаторевшим в профессии переводчиком (Варкалось, хливкие шорьки ширялись на мове и т.д.)

б.) последним прибежищем негодяя – переводчика – «прим. перев.»,  где можно до морковкиного заговенья толковать, что хотел сказать автор оригинала и почему в переводе написано так.

Аминь.